Начинают играть для развлечения, продолжают от скупости, а заканчивают тем, что игра становится страстью (с)
Автор: Dai Ri
Название: Её деревня
Персонажи: все, присутствующие на картинках, и парочка для логичности.
Рейтинг: PG-13
Жанр: всего понамешано.
Дисклаймер: вся трава на Кишимото, моя только фантазия.
Предупреждение: АУ внутри канона, странный таймлайн, возможен ООС.
Размещение: до окончания конкурса – запрещено.
От автора: каюсь, консультировалась с двумя людьми по поводу логичности повествования.
Использование послаблений: переместила первую между седьмой и восьмой.
читать дальшеБудучи пятой Хокаге, Цунаде знала судьбы очень многих жителей Конохи и даже чуточку дальше. И, сравнивая гражданских с шиноби, она еще раз убеждалась, что, выбирая для себя второе, человек насыщает свою жизнь самыми разнообразными событиями, которые, увы, всегда имеют налёт легкой грусти, потому что, даже веселясь, ты помнишь, что где-то там выполняют миссии и гибнут люди, собратья по избранному долгу. Что поделать? Жизнь – штука непредсказуемая и быстротечная, а у шиноби так тем более вымеряется по секундам, и достаточно часто приходится действовать на уровне интуиций, потому что предугадать и защититься от всего невозможно. Так и идёт: на вдохе и выдохе. Вот и самой Цунаде перевалило уже за пятый десяток. Как дожила только... Ведь слишком много боли повидала, включая смерть самых близких людей. Бывало, казалось даже, что она недостойна упиваться проходящими днями, если не сумела защитить, не смогла предвидеть, хоть это и было нереально, а вина жгла. И больше не хотелось идти на контакт, сближаться с кем-то, чтоб не чувствовать ответственности за человеческое естество. Да вот судьба решила сыграть злую шутку, предопределив её в правители целой деревни. Но внучка Хаширамы солгала бы, сказав, что не обрела ни капли полезного и поистине ценного. Нет, очень многое ей было дано, и она, случись ей оказаться в подобной ситуации вновь, не раздумывая приняла бы точно такое же решение, пусть и обрекая себя на тысячу хлопот и волнений. Так ведь иначе и жить незачем.
Под светом полной луны Годайме вспоминала, и взгляд её был преисполнен печали.
Когда Цунаде силком притащили в деревню, чтобы она стала её главой, поколение молодых шиноби вполне оформилось в дееспособных и где-то даже талантливых бойцов, ещё многое не знавших об окружающих их мире, но уже рвущихся проявить себя. Нет, некоторые из них успели достаточно повидать на своём жизненном пути, она не отрицала, но и не отрицала того, что это не искалечило их души, не отпечаталось клеймом ненависти и лжи.
А о боевых способностях юных дарований женщина могла судить исходя из собственных наблюдений за их тренировками. И сама Цунаде приложила руку к обучению пришедшей к ней девушки. Она верила, что из неё будет толк, не только как медика, но и воина. Сакура же глубоко уважала саннина за её силу, соответствующую статусу, опыт, выдержку и, можно сказать, мужество, хоть и думала иногда, что та слишком много пьёт и зациклена на азартных играх. Но больше всего девушке нравилось разговаривать с повидавшей многое Пятой. Рассказывала и о детстве, как познакомилась с Ино, которая помогла ей обрести уверенность в себе, поддерживая словами, жестами и улыбками, и как из лучших подруг они превратились в не прощающих ошибок соперниц. Цунаде озорно посверкивала глазами, спрашивая и уточняя, прекрасно всё понимая самостоятельно, но её ученица терпеливо продолжала повествование дальше, вводя новое лицо – небезызвестного Учиху Саске – гения, отчужденно державшегося, мечту многих девушек, по крайней мере, до того, как покинул пределы Конохи… Тогда Сакура была влюбленной девчонкой, восхищавшейся и возносящей угрюмого сокомандника в статус чуть ли не божества, а потому не видящей, сколько боли и одиночества присутствует в этой задумчивой, спокойной фигуре и кажущимися непроницаемыми глазами. Настоящий Саске – несчастный, брошенный и преданный ребёнок, которому в часы особого отчаяния мерещится призрак матери, его успокаивающей, от чего он плачет ещё горше, - был для неё закрыт, ибо она сама не хотела принимать его такого. Вырастая, Харуно научилась видеть немного больше внешнего образа, но не настолько глубоко, чтобы проникнуть под маску равнодушия, что заставило её сначала удерживать уходящего Учиху, а потом – упрашивать Наруто его вернуть. На данный момент выпрошенное обещание и возможное, пусть и невероятное, возвращение Саске в деревню никак её не трогали, лишь иногда отзываясь в сердце болезненными спазмами, когда доходили вести о том, что он сделал. Любовь перетекла в подобие… презрения. Цунаде не осуждала Харуно и не высказывалась о её малодушии, потому что сама была такой же и – не имела права лезть в чужое мировосприятие.
Иногда Сакура рассказывала про отдельные события: тренировки, первую серьёзную миссию и экзамен на чуунина, из которых мудрая женщина извлекала нужное для себя. Однажды девушка упомянула в разговоре Гаару, нынешнего Казекаге Суны, тогда жестокого и безжалостного, хранящего в себе невероятную силу. Годайме было жаль мальчишку, распираемого демоном и невозможностью спать и никогда не получающего утешение и поддержку отца. Понадобилось много времени, чтобы прогнать внутренние страхи и преодолеть одиночество, стать уважаемым в деревне. И всему этому способствовал никто иной как Наруто, вытащивший из чёрных лап демона дерзкого, с невероятными зелёными глазами Гаару, заложив в его очерствевшем мире кусочек света и тепла. Изменился, впрочем, не он один, но и его брат с сестрой, Канкуро, умелый марионеточник, от скуки любящий проверить свои способности, усадив одну из марионеток напротив себя и управляя ею посредством нитей чакры (в этом он чем-то напоминал ребёнка, лишённого нормального детства), и Темари, дерзкая, прямолинейная девушка, такой палец в рот не клади – с рукой откусит, преисполненная долгом и ответственностью по отношению к братьям, для которых волей неволей стала прототипом матери. По их жизненному пути тоже пронесся вихрь в оранжевой куртке, мечтающий стать Хокаге, во что бы то ни стало.
Было связано с Сакурой и еще одно имя. Носитель его, гений, вечно уткнувшийся в свою книжечку, являлся по стечению обстоятельств её первым учителем. Цунаде в силу возраста и положения знала о Какаши немного больше. Да, знаменитый Копирующий ниндзя не шибко распространялся о своём детстве, осознавая допущенную им ошибку сначала по отношению к Обито, позже – к Рин. Но один случай в виду хорошего и немножечко меланхоличного настроения он рассказал от начала до конца.
"Знаете, Цунаде-химе, как больно от осознания, что прошлое не вернуть уже и ошибки не исправить. А я и не виню себя за тот день, хотя и там мог быть сильнее, предусмотрительнее, быстрее… Случилось кое-что накануне, и сделанное терзает меня, не давая покоя. У нас был инструктаж перед миссией, включающий наставления Минато-сенсея и последние сборы. Я-то всё собрал давно и думал провести последние часы в деревне, тренируясь и заодно прощаясь с родными местами: предчувствие, что я могу не вернуться, сцепило меня ледяными когтями как никогда раньше. А Обито, наш беззаботный мальчик, смеялся и шутил, поглядывая на Рин, но не заговаривая с ней. Никто из нас не обращал на него внимание, погружаясь в свои невесёлые думы. А когда я уже собирался свернуть в противоположную от сокомандников сторону, на нас налетела какая-то женщина, чуть не плача. Поинтересовавшись, что у неё произошло, я немного опешил: оказалось, что причиной её состояния был всего-навсего котёнок, неспособный самостоятельно слезть с дерева. Вот же ж мирные жители, даже в таких мелочах полагаются на шиноби, у которых есть действительно важные дела. Я ушёл бы, да Рин, девчонка, решила всё за меня, Обито-то и сам кинулся на помощь. Вот и получилось, что на такое простейшее задание отправились всей командой. Спасать домашнее животное полез, естественно, Обито. Эпично допрыгнув до нужного места, он на глаз оценил прочность ветки и, видать, остался недоволен её толщиной, потому что сморщился и неуклюже оседлал временное пристанище котёнка, который особенно жалко замяукал. С чем-то вроде: "Не плачь, малыш! Я сейчас!" Учиха пополз вперёд, активно работая руками. Рин, задрав голову, наблюдала за этим с выраженной брезгливостью на лице, от чего её брови смешно приподнялись, а рот скривился. Через пару минут на землю то ли с победным кличем, то ли с криком отчаяния свалился Обито, умудрившись в полёте схватить не на шутку перепугавшегося котика и перевернуться так, чтобы упасть на бок, дабы уберечь бедную животинку от удара. Рин кинулась проверять здоровье питомца, тогда как на действительно пострадавшего сокомандника даже не обратила внимание. Я понимаю почему: ведь шиноби должны уметь управлять своей чакрой и не теряться в экстремальных ситуациях, но… Тогда я впервые понял, что Обито способен пожертвовать собой ради другого, правда, данная мысль надолго в моём мозгу не задержалась, уступая место злой насмешке. Тем временем Учиха, старательно делая вид, что ему не больно, поднялся и, широко улыбаясь, стал отряхиваться: "Вот это я рухнул! Аж сердце в пятки ушло!". От моего внимания не скрылось, что он незаметно положил одну руку на пострадавший бок, еле-еле его поглаживая. Рин же посмотрела на Обито так зло, что даже я на миг стушевался, и прошептала, буквально выплевывая слова: "Никакой ты не герой, придурок", и глаза Обито, скрытые извечными оранжевыми очками, заволоклись смутно знакомой пеленой, но голос не дрогнул: "Зато спас". И Рин вдруг, всё ещё хмуря брови, чуть улыбнулась: "За это спасибо". Учиха просиял. А потом вернулась женщина, держа в руках длинную коробку: она так растрогалась, что решила подарить нам зонтики, несмотря на наши уверения, что мы можем спокойно обойтись без них. У моего при раскрытии оказались сломаны несколько спиц. Женщина извинилась и позвала меня в дом, обещая подарить нечто особенное. Расстраивать её своим отказом не хотелось, пусть и надо было бы указать на неосторожность с её стороны: мало ли, что я за человек, да и мне по чужому дому топтаться неудобно. Однако когда мы подошли к крыльцу, она попросила подождать её здесь и скрылась за дверью. Лениво пиная камушки, я мечтал поскорее отправиться в обход деревни (это стало буквально жизненно необходимым), сосредотачиваясь на своём. Женщина вернулась быстро, неспешно подошла ко мне и с какой-то торжественностью раскрыла ладонь, на которой покоился кулон с неприметным, но как будто светящимся изнутри камнем. "Пускай это будет твоим амулетом", - говорила она степенно, словно жрица из храма, и я невольно проникся. Поблагодарив и приняв подарок, я отправился обратной дорогой. Обито и Рин условились подождать меня у забора, и в близлежащих планах у меня стояло с ними попрощаться и пойти, наконец, по своим делам. Кулон я спрятал в один из карманов. Впрочем, судьба и в этот раз обернулась ко мне теневой стороной. Уже в двух метрах от забора я заслышал громкий голос Обито: "Ну, Рин, давай куда-нибудь сходим? Всего один разочек, по-дружески. Рииин, ты же такая красивая и умная девушка, составь мне компанию, а? Завтра же миссия, в конце концов, и вдруг…". "Вот именно, что миссия, – бесцеремонно вклинилась в нытье Рин, а я замер на месте, скрывая чакру. – И в отличие от тебя, Учиха, я собираюсь к ней готовиться!" "А зачем? – я так и представил округлившееся глаза Обито и его чуть приоткрытый рот. – Ты потрясающий медик, Рин! Я полностью уверен в твоих силах! А если хочется кого-то полечить, как насчет меня?". Такой наглости не выдержал даже я: этот идиот вообще понимал, что нас ожидает серьёзное задание, или ему всё по приколу? Мало того, что бездарь бездарем, так еще и смеет заигрывать с Рин! Признаюсь, в тот момент меня обуяла злость: я решил унизить Обито, стерев временное снисхождение нашей куноичи к нему раз и навсегда. Вернувшись немного назад, я взял садовый шланг и со всей осторожностью притащил его к забору: будет тебе дождик, Учиха, на который, я уверен, ты поведешься. Так и случилось: пристроив конец шланга поверх забора и крутанув вентиль, я направил струи воды на голову Обито; тот охнул, зачем-то присел, прикрыв голову сложенными домиком руками, и только затем раскрыл лежащий рядом зонт. "Ух, вот это ливень! – он передернул плечами, напоминая воробья. – Рин, а ты чего свой зонт не раскрываешь?". Рин смотрела на Учиху с какой-то жалостью, а потом – как на идиота. Она даже зонт перехватила так, словно собиралась огреть им никчемного сокомандника, который даже не может отличить настоящий дождь от воды. Но затем-таки раскрыла, мол, доволен теперь? Обито молчал, читая на лице куноичи полное безразличие к своей персоне, а когда она одними губами произнесла: "Скоро там Какаши вернётся?", странно пошатнулся, словно треснув изнутри. Тогда я решил, что хватит. Постепенно убавляя напор, я свёл на нет импровизированный дождь, аккуратно положил шланг на место и не торопясь направился к Обито и Рин. "А вот и он. - Учиха натянуто улыбнулся и спросил как-то на одном дыхании: - Ты дождь решил в доме этой милой женщины переждать, да?". Я неопределенно пожал плечами: "До завтра тогда" и махнул рукой в знак прощания. Рин неловко выступила вперед, чуть краснея: "Ты уже уходишь?". "Мне нужно тренироваться", - отвечая, я заметил, с какой болью смотрит Учиха на абсолютно сухой зонтик Рин, но ничего не сказал больше. Идя своей дорогой, я даже ни разу не обернулся. А на следующий день Обито спас мне жизнь…
А моя злая шутка не оставила в его душе образ улыбающейся ему Рин, лишь роняющей слёзы. У забора он хотел ей признаться, и пусть шанс был почти нулевым, но вдруг Рин смогла бы разглядеть в нём не только неудачника, но и искренне любящего человека, и если не ответить взаимностью, то… принять. Я же разрушил эту вероятность, слушаясь своего безжалостного нутра, считающего, что у шиноби не должно быть никаких чувств. Что такие как Обито – недостойны признания. И теперь вот, приходя к камню памяти, я ощущаю себя редкостным дураком. Потому что не увидел силу в надоедливом сокоманднике, потому что не помог, а унизил, потому что не сдержал обещания... Теперь рассуждать обо всём этом и предостерегать учеников от сделанных мною ошибок либо моё наказание, либо призвание, ведь судьба совершила виток, предоставив мне возможность исправиться, направляя в нужное русло таких разных и таких похожих на мою команду генинов. Получится что-либо из этого или нет – не знаю. Пускай душа Обито, маленькой крупицей поселившаяся во мне, станет моим проводником, единственно верным. Отныне и навсегда". Какаши ушёл, рассеяно попрощавшись и сжав свою извечную книжку в руке. Наверняка к Обито – в очередной раз просить прощения за свою чрезмерную слепоту.
Но, пожалуй, самым тяжелым, если не болезненным, воспоминанием был он – её сокомандник, утонченный, прячущийся под сотней масок мальчик, выросший в экспериментатора, не боящегося ничего. Орочимару представлялся ей только в двух образах: молчаливого длинноволосого подростка и мужчины, обманчиво пленительного и опутанного змеей. Именно такой, дерзкий и уверенный в своих силах, грезящий о власти, он пугал женщину, еще помнящую их совместные миссии и сражения. Только Орочимару избрал для себя иной путь, покинув деревню Листа и вернувшегося только чтобы её разрушить. Это было горько. Пусть они не были друзьями, но скрепляли же их хоть какие-нибудь узы! Достаточные, чтобы не делать так… больно.
Оказалось, что все проведенные вместе годы рассеялись, оставив в душе учёного лишь пустоту, быстро, впрочем, заполнившуюся новыми безумными идеями. Результатами этих идей были люди, при взгляде на которых разрывалось сердце, потому что, несмотря на всю свою силу, они были глубоко несчастны и искалечены, но слабину с ними проявлять было нельзя – растопчут. Одним из таких был Кимимару, талантливейший паренек, верный своему делу до конца. Впрочем, его история отличается от других: он восхищался приютившим его, был благодарен и счастлив. Конечно, если тебя боялся собственный отец… А Кимимару действительно запомнился сильным – и телом, и духом, ведь иначе бы не свершился самоотверженный, самоуничижающий поступок: защищать того, кто тебя заменит. Хотя, возможно, в этой мистической связи всё и заключалось – Кимимару как бы передавал имеющееся у него более здоровому, способному продолжить его дело человеку, чью жизнь он так оберегал для Орочимару. Потому что знал: сегодня-завтра – и конец. Вечное упокоение. И им нельзя было не восхищаться, даже зная, сколько боли он принёс и сколько еще мог бы, ибо его преданность, поддержание боя до последнего вдоха – истинный пример для многих шиноби, как образец мужества, несгибаемости, полной отдачи, всего лишь за приют, который на деле предопределял корыстные перспективы. Нельзя было утверждать, что Кимимару не понимал этого, и невозможно было сказать, почему он вёл себя именно так – эту тайну он унёс с собой в могилу, усеянную сверху костями, выращенными собственной техникой.
Заменивший Кимимару был никто иной как Учиха Саске, пропитанный ненавистью, сжигаемый желанием убить старшего брата, не понимающий сути человеческой жизни. Орочимару играл им, искусно и ловко, просто дёргая за нужные ниточки. Импульсивный Учиха подчинялся, активировал шаринган – и проливал кровь. Раз за разом всё больше, но не приходя от этого в экстаз, лишь досадно морщась, что его жертвы – слабы. И сам он, по сравнению с Итачи, - ребёнок, глупый, пытающийся что-то доказать, лезущий из кожи вон, чтобы… признал. За простым желанием крылись несколько лет одиночества, когда в показанную братом правду не верил совершенно и ныл от сжимающегося в груди сердца, которое уже наполнялось мерзким и тёмным, пока не сгустилось в одно желание – убить. Отомстить за весь клан, а прежде всего – за себя. Брошенного и обманутого, с бездной вместо глаз. Перешагнув этот рубеж, став жестоким и циничным, Саске смотрел даже не свысока – сквозь и стал способен на самые низостные поступки. Гордость, лицо клана оказались ненужными, мешающими обстоятельствами, оставшимися лишь на моне косоде, всё ещё напоминающим о прошлом. Но вот что-что, а достоинство и благородство ушли навсегда, давая простор помоям и грязи, ставших настоящим. Цунаде как-то, прохаживаясь по барам, наткнулась на отступника, прижимающего к стене девушку с таким выражением лица, словно это она виновата во всех его бедах. Девушка дрожала и готова была расплакаться, но молчала и сдерживалась, боясь сделать хуже. Почему-то на её месте очень легко представилась Хината – скромная наследница клана Хьюга, понимающая, что никакие слова не пробьют образовавшуюся завесу ненависти и презрения, и хваленный бьякуган не разглядит, что творится на душе. И поэтому страдающая, что помочь – не в силах. А вовсе не из-за возможности превратиться в сползающий по стенке труп с перерезанным горлом. Благо, зажатая Саске девушка напоминала Хинату разве что цветом и длиной волос, что удерживало Хокаге от решительных действий, чтобы обязательно ударить по хваленому личику и заорать: "В кого ты превратился?! Думаешь, что ты сильный? Нет, ты слаб, ничтожество!". Только помимо всего прочего Годайме не имела права вставать и кричать, тем более такие слова. Даже не смотря на их истинность, что лишь ничтожество способно понукать слабыми и кичиться своей силой, так как история Саске, пережитое им и незнание действительного положения вещей в какой-то мере оправдывали его. Перед кем, правда, - неизвестно. В тот вечер, убедившись, что девушка успела убежать достаточно далеко (Учиха неожиданно оставил её в покое, уставившись в стенку, как в хранилище тайных знаний), накинув капюшон на голову, Цунаде скрылась в сгущающихся сумерках. Возможно, парень даже почувствовал её чакру, узнал запах родной деревни, исходящий от её плаща и облика в целом, но ни жестом, ни мимикой никак этого не проявил: либо всё равно, либо – больно. Пятая знала многое, в том числе и закономерность, что мы страдаем от собственных совершенных ошибок. А ты как хотел, а, Саске?
На поставленный вопрос Цунаде и сама не знала ответа: слишком непонятным был этот мальчишка с великой фамилией Учиха. Зато неугомонного, кричащего, выросшего и возмужавшего Наруто Цунаде знала хорошо. И мечты его – тоже. А также маленькие секреты, строго оберегаемые от чужих ушей.
Секреты были наивно трогательными, вызывающими странную смесь умиления и грусти. Наруто мечтал о семье. О любящих маме и папе, которые рассказывали бы ему много интересного, учили бы его различным техникам, радовались успехам и огорчались, но поддерживали, при неудачах. Были бы составляющей дома, куда хочется возвращаться. О личностях родителей Наруто узнал позднее, чем хотелось бы, а, узнав, преисполнился гордостью и печалью. Он не осуждал и не обвинял Минато с Кушиной, ведь они пожертвовали своей жизнью ради спасения его, их сына, и деревни, вырастившей дитё вместо родных. И, да, где-то ему было чертовски одиноко, но зато он научился понимать таких же потерянных и находить ключик в закрытые сердца. Только вот отказаться от разворачивающихся перед глазами картин было невозможно. От картин, где он, Наруто, проживал другую жизнь, весёлую, беззаботную и полную любви.
"Вы только представьте: я, талантливейший чуунин, которому пророчат стать преемником своего отца, пробираюсь в резиденцию Хокаге, где мой отец трудится над документами. Я продумываю план, применяю хенге, перемещаюсь за дверь рабочего кабинета, деликатно стучусь и - "Намикадзе Минато! Вас срочно вызывает ваша жена! Говорит, что ей нужно в госпиталь…". Папа, естественно, ведётся, быстро вскакивает и бежит сломя голову, забыв о своей легендарной технике. Пока есть время, я молнеиностно хватаю забытый плащ и сумку и исчезаю с места преступления. Думаю, на полпути до отца дойдет, что его обманули, вернется злой в кабинет, коря себя за невнимательность, обнаружит пропажу и замрёт в недоумении. Секунды на две. После чего начнёт сначала носиться, а потом напряженно ходить по Конохе в поисках меня. Я же, скрывая чакру, по мере сил буду наблюдать за ним, похихикивая. Влетит мне, конечно, зато как я вырасту в собственных глазах!"
Цунаде улыбается, вспоминая: "Ты – и план? Ох, Наруто-Наруто. Ты правда считаешь Минато настолько глупым и ненаблюдательным? Это же легенда!". Наруто сопит: "Да знаю я, знаю. Помечтать-то невредно… А почему это вы считаете, кстати, что я не могу продумать план? Конечно, я привык действовать интуитивно, но при таком отце логику бы развил точно", - Узумаки озорно прищурил глаза, следя за реакцией. "Наруто, - Годайме смотрит открыто, на щеках у неё ямочки, - не строй из себя Шикамару. – Погрозила шутливо пальчиком и добавила серьезно: - Будь лучше собой". Наруто ответил со свойственной ему внутренней силой: "Буду". Пятая верила таким словам.
Впрочем, Наруто и сам того не осознавая стал вместилищем и отца и матери: от Минато ему досталась внешность, а от Кушины – характер, и заключенный в нём Курама, девятихвостый демон, парадоксальным образом являлся доказательством наивысшей любви, которую Йондайме с женой даровали друг другу и сыну, крошечному человечку с полосками на щеках. А ведь далеко не сразу их отношения достигли достойного уважения и подражания уровня. Далеко не сразу.
Кушина не хотела соответствовать большинству: она – это она, а не скопление чужих идеалов. И о мечте своей заявляла без стеснения, гордо, чтоб ни у кого не возникло сомнений в правдивости её слов. Да только немного наоборот получилось… Конечно, где ж такое чудо сыщешь – женщина Хокаге! Да еще и такая, как Узумаки: с яркой вызывающей внешностью, чем-то напоминающая помидор. Самой Кушине было вовсе не смешно, и её задевало, что кто-то может смеяться над целью всей жизни. Поэтому Узумаки, расправляющаяся с обидчиками грубой силой, вскоре стала кошмаром многих учеников академии. Кроваво-красная Хабанеро не знала пощады, но невиновных не трогала. В итоге уважения к себе она добилась, не в том плане, в каком хотела, но всё же... Это было хоть чем-то. До той поры, когда она прослышала о юном даровании, Минато, который тоже мечтал стать главой деревни и многие пророчили ему этот пост. И девушке пришлось покривить своими принципами, потому что оставить всё просто так она не могла: конкурент есть конкурент. Подкараулив Минато в коридоре, Кушина одним плавным движением схватила его за руку и втащила в складное помещение, где, не особо церемонясь, резко подтолкнула его вперед. От неожиданности случившегося Намикадзе растерялся, во время не сконцентрировался и неловко завалился на пол. Возвышающаяся над ним одноклассница выглядела свирепой и донельзя довольной (естественно, ведь мальчишка оказался неуклюжим ниндзя!). Минато сел на полу, удивленно изучая наклонившуюся ближе к его лицу девушку, которая вдруг протянула ему руку. Улыбнувшись, Намикадзе хотел уже поблагодарить за помощь, как Кушина схватила его за грудки и притянула к себе.
- Слышишь, ты! Что, думаешь, лучший самый? А чужие желания воровать – это нормально, да?
Минато распахнул глаза пошире, ничего толком не понимая.
- Прости, я…
- Не хотел, верно? – бесцеремонно прервав свою жертву, Узумаки внимательно следила за его реакцией: чувствует вину или еще нет? – Знаем, слышали. Всё у вас само собой получается. А рушить с трудом созданное – это привычка почти. Закон из разряда "выживает сильнейший", так ведь?! – каждое сказанное слово девушка отчеканивала, словно в мозг вбивая.
Минато невольно восхитился: с психологическим воздействием у неё точно всё на высшем уровне. С такой работать – одно удовольствие: точно знаешь, где не возьмет сила поможет слово. И быть с ней, наверное, тоже хорошо. За внешней боевой суровостью скрывается сильная духом девушка, готовая защищать свои идеалы до конца. Затянувшаяся пауза, однако, была воспринята Кушиной как накатившее осознание, что с ней дело иметь не стоит. Оставался последний пункт – выудить словесное подтверждение, так как на лице Минато отображалось нечто непонятное, на страх мало похожее.
- Эй, скажешь что-нибудь в своё оправдание?
Парень задумался: сказать? Момент был малость, если не совсем, не подходящий, но захотелось поделиться хранимым в душе.
- Ты красивая.
Кушина не поняла сначала, а потом вспыхнула, закусила губу, сведя грозно брови (что еще за шуточки?), и отскочила в сторону, медленно паникуя. Она вообще не ожидала подобного! Сердце в груди бешено клокотало. Минато же, оказавшись без поддержки, завалился назад, опираясь на подставленные интуитивно локти.
- Что ты… Да как ты смеешь такое говорить! Зачем, - девушка прижала к груди руки, словно боясь, что сердце само по себе выпрыгнет от непонятного, охватившего её чувства, - ты издеваешься надо мной?
Под конец своей речи из свирепой фурии она превратилась в милейшее создании с грустинкой в глазах. Минато залюбовался.
- Я бы не стал издеваться над тобой в любом случае, да и не считаю за честь врать людям в лицо. К тому же, в такое красивое лицо.
Кушина умудрилась покраснеть ещё больше, после чего резко развернулась и бросилась прочь, на ходу бросая про "глупости" и "я не за этим тебя сюда притащила!". Намикадзе смеялся, развалившись на холодном полу. Он был до безобразия счастливым.
С этого дня им предстояло через многое пройти, чтобы быть понятыми и открытыми для своих искренних чувств. Минато даже смирился, что его либо бьют, либо избегают, и терпеливо продолжал сыпать признаниями и эпитетами, сравнивая девушку то с розой, то с зарей, то с огненной птицей, и дарить небольшие, собственноручно сделанные или найденные интересными подарки. Добившись, наконец, того, что, испуганно оглядываясь, Кушина поднимала презенты с земли и осторожно расправляла, сдувая пыль. Потом она стала принимать приглашения в кафе и театр, делая вид, что у неё хорошее настроение и она снисходит до него. И, в конце концов, доверчиво прижималась, прикрыв глаза и подставляя лицо под нежные, очень трепетные прикосновения. А еще: не расстроилась, когда вместо Хокаге стала его женой…
Луна блекла на горизонте, уступая место приближающейся заре. Над Конохой расцветал новый день, обещая принести что-то новое, печальное или радостное, в каждый дом. Над Конохой, связавшей судьбы множества самых различных людей.
Название: Её деревня
Персонажи: все, присутствующие на картинках, и парочка для логичности.
Рейтинг: PG-13
Жанр: всего понамешано.
Дисклаймер: вся трава на Кишимото, моя только фантазия.
Предупреждение: АУ внутри канона, странный таймлайн, возможен ООС.
Размещение: до окончания конкурса – запрещено.
От автора: каюсь, консультировалась с двумя людьми по поводу логичности повествования.
Использование послаблений: переместила первую между седьмой и восьмой.
читать дальшеБудучи пятой Хокаге, Цунаде знала судьбы очень многих жителей Конохи и даже чуточку дальше. И, сравнивая гражданских с шиноби, она еще раз убеждалась, что, выбирая для себя второе, человек насыщает свою жизнь самыми разнообразными событиями, которые, увы, всегда имеют налёт легкой грусти, потому что, даже веселясь, ты помнишь, что где-то там выполняют миссии и гибнут люди, собратья по избранному долгу. Что поделать? Жизнь – штука непредсказуемая и быстротечная, а у шиноби так тем более вымеряется по секундам, и достаточно часто приходится действовать на уровне интуиций, потому что предугадать и защититься от всего невозможно. Так и идёт: на вдохе и выдохе. Вот и самой Цунаде перевалило уже за пятый десяток. Как дожила только... Ведь слишком много боли повидала, включая смерть самых близких людей. Бывало, казалось даже, что она недостойна упиваться проходящими днями, если не сумела защитить, не смогла предвидеть, хоть это и было нереально, а вина жгла. И больше не хотелось идти на контакт, сближаться с кем-то, чтоб не чувствовать ответственности за человеческое естество. Да вот судьба решила сыграть злую шутку, предопределив её в правители целой деревни. Но внучка Хаширамы солгала бы, сказав, что не обрела ни капли полезного и поистине ценного. Нет, очень многое ей было дано, и она, случись ей оказаться в подобной ситуации вновь, не раздумывая приняла бы точно такое же решение, пусть и обрекая себя на тысячу хлопот и волнений. Так ведь иначе и жить незачем.
Под светом полной луны Годайме вспоминала, и взгляд её был преисполнен печали.
Когда Цунаде силком притащили в деревню, чтобы она стала её главой, поколение молодых шиноби вполне оформилось в дееспособных и где-то даже талантливых бойцов, ещё многое не знавших об окружающих их мире, но уже рвущихся проявить себя. Нет, некоторые из них успели достаточно повидать на своём жизненном пути, она не отрицала, но и не отрицала того, что это не искалечило их души, не отпечаталось клеймом ненависти и лжи.
А о боевых способностях юных дарований женщина могла судить исходя из собственных наблюдений за их тренировками. И сама Цунаде приложила руку к обучению пришедшей к ней девушки. Она верила, что из неё будет толк, не только как медика, но и воина. Сакура же глубоко уважала саннина за её силу, соответствующую статусу, опыт, выдержку и, можно сказать, мужество, хоть и думала иногда, что та слишком много пьёт и зациклена на азартных играх. Но больше всего девушке нравилось разговаривать с повидавшей многое Пятой. Рассказывала и о детстве, как познакомилась с Ино, которая помогла ей обрести уверенность в себе, поддерживая словами, жестами и улыбками, и как из лучших подруг они превратились в не прощающих ошибок соперниц. Цунаде озорно посверкивала глазами, спрашивая и уточняя, прекрасно всё понимая самостоятельно, но её ученица терпеливо продолжала повествование дальше, вводя новое лицо – небезызвестного Учиху Саске – гения, отчужденно державшегося, мечту многих девушек, по крайней мере, до того, как покинул пределы Конохи… Тогда Сакура была влюбленной девчонкой, восхищавшейся и возносящей угрюмого сокомандника в статус чуть ли не божества, а потому не видящей, сколько боли и одиночества присутствует в этой задумчивой, спокойной фигуре и кажущимися непроницаемыми глазами. Настоящий Саске – несчастный, брошенный и преданный ребёнок, которому в часы особого отчаяния мерещится призрак матери, его успокаивающей, от чего он плачет ещё горше, - был для неё закрыт, ибо она сама не хотела принимать его такого. Вырастая, Харуно научилась видеть немного больше внешнего образа, но не настолько глубоко, чтобы проникнуть под маску равнодушия, что заставило её сначала удерживать уходящего Учиху, а потом – упрашивать Наруто его вернуть. На данный момент выпрошенное обещание и возможное, пусть и невероятное, возвращение Саске в деревню никак её не трогали, лишь иногда отзываясь в сердце болезненными спазмами, когда доходили вести о том, что он сделал. Любовь перетекла в подобие… презрения. Цунаде не осуждала Харуно и не высказывалась о её малодушии, потому что сама была такой же и – не имела права лезть в чужое мировосприятие.
Иногда Сакура рассказывала про отдельные события: тренировки, первую серьёзную миссию и экзамен на чуунина, из которых мудрая женщина извлекала нужное для себя. Однажды девушка упомянула в разговоре Гаару, нынешнего Казекаге Суны, тогда жестокого и безжалостного, хранящего в себе невероятную силу. Годайме было жаль мальчишку, распираемого демоном и невозможностью спать и никогда не получающего утешение и поддержку отца. Понадобилось много времени, чтобы прогнать внутренние страхи и преодолеть одиночество, стать уважаемым в деревне. И всему этому способствовал никто иной как Наруто, вытащивший из чёрных лап демона дерзкого, с невероятными зелёными глазами Гаару, заложив в его очерствевшем мире кусочек света и тепла. Изменился, впрочем, не он один, но и его брат с сестрой, Канкуро, умелый марионеточник, от скуки любящий проверить свои способности, усадив одну из марионеток напротив себя и управляя ею посредством нитей чакры (в этом он чем-то напоминал ребёнка, лишённого нормального детства), и Темари, дерзкая, прямолинейная девушка, такой палец в рот не клади – с рукой откусит, преисполненная долгом и ответственностью по отношению к братьям, для которых волей неволей стала прототипом матери. По их жизненному пути тоже пронесся вихрь в оранжевой куртке, мечтающий стать Хокаге, во что бы то ни стало.
Было связано с Сакурой и еще одно имя. Носитель его, гений, вечно уткнувшийся в свою книжечку, являлся по стечению обстоятельств её первым учителем. Цунаде в силу возраста и положения знала о Какаши немного больше. Да, знаменитый Копирующий ниндзя не шибко распространялся о своём детстве, осознавая допущенную им ошибку сначала по отношению к Обито, позже – к Рин. Но один случай в виду хорошего и немножечко меланхоличного настроения он рассказал от начала до конца.
"Знаете, Цунаде-химе, как больно от осознания, что прошлое не вернуть уже и ошибки не исправить. А я и не виню себя за тот день, хотя и там мог быть сильнее, предусмотрительнее, быстрее… Случилось кое-что накануне, и сделанное терзает меня, не давая покоя. У нас был инструктаж перед миссией, включающий наставления Минато-сенсея и последние сборы. Я-то всё собрал давно и думал провести последние часы в деревне, тренируясь и заодно прощаясь с родными местами: предчувствие, что я могу не вернуться, сцепило меня ледяными когтями как никогда раньше. А Обито, наш беззаботный мальчик, смеялся и шутил, поглядывая на Рин, но не заговаривая с ней. Никто из нас не обращал на него внимание, погружаясь в свои невесёлые думы. А когда я уже собирался свернуть в противоположную от сокомандников сторону, на нас налетела какая-то женщина, чуть не плача. Поинтересовавшись, что у неё произошло, я немного опешил: оказалось, что причиной её состояния был всего-навсего котёнок, неспособный самостоятельно слезть с дерева. Вот же ж мирные жители, даже в таких мелочах полагаются на шиноби, у которых есть действительно важные дела. Я ушёл бы, да Рин, девчонка, решила всё за меня, Обито-то и сам кинулся на помощь. Вот и получилось, что на такое простейшее задание отправились всей командой. Спасать домашнее животное полез, естественно, Обито. Эпично допрыгнув до нужного места, он на глаз оценил прочность ветки и, видать, остался недоволен её толщиной, потому что сморщился и неуклюже оседлал временное пристанище котёнка, который особенно жалко замяукал. С чем-то вроде: "Не плачь, малыш! Я сейчас!" Учиха пополз вперёд, активно работая руками. Рин, задрав голову, наблюдала за этим с выраженной брезгливостью на лице, от чего её брови смешно приподнялись, а рот скривился. Через пару минут на землю то ли с победным кличем, то ли с криком отчаяния свалился Обито, умудрившись в полёте схватить не на шутку перепугавшегося котика и перевернуться так, чтобы упасть на бок, дабы уберечь бедную животинку от удара. Рин кинулась проверять здоровье питомца, тогда как на действительно пострадавшего сокомандника даже не обратила внимание. Я понимаю почему: ведь шиноби должны уметь управлять своей чакрой и не теряться в экстремальных ситуациях, но… Тогда я впервые понял, что Обито способен пожертвовать собой ради другого, правда, данная мысль надолго в моём мозгу не задержалась, уступая место злой насмешке. Тем временем Учиха, старательно делая вид, что ему не больно, поднялся и, широко улыбаясь, стал отряхиваться: "Вот это я рухнул! Аж сердце в пятки ушло!". От моего внимания не скрылось, что он незаметно положил одну руку на пострадавший бок, еле-еле его поглаживая. Рин же посмотрела на Обито так зло, что даже я на миг стушевался, и прошептала, буквально выплевывая слова: "Никакой ты не герой, придурок", и глаза Обито, скрытые извечными оранжевыми очками, заволоклись смутно знакомой пеленой, но голос не дрогнул: "Зато спас". И Рин вдруг, всё ещё хмуря брови, чуть улыбнулась: "За это спасибо". Учиха просиял. А потом вернулась женщина, держа в руках длинную коробку: она так растрогалась, что решила подарить нам зонтики, несмотря на наши уверения, что мы можем спокойно обойтись без них. У моего при раскрытии оказались сломаны несколько спиц. Женщина извинилась и позвала меня в дом, обещая подарить нечто особенное. Расстраивать её своим отказом не хотелось, пусть и надо было бы указать на неосторожность с её стороны: мало ли, что я за человек, да и мне по чужому дому топтаться неудобно. Однако когда мы подошли к крыльцу, она попросила подождать её здесь и скрылась за дверью. Лениво пиная камушки, я мечтал поскорее отправиться в обход деревни (это стало буквально жизненно необходимым), сосредотачиваясь на своём. Женщина вернулась быстро, неспешно подошла ко мне и с какой-то торжественностью раскрыла ладонь, на которой покоился кулон с неприметным, но как будто светящимся изнутри камнем. "Пускай это будет твоим амулетом", - говорила она степенно, словно жрица из храма, и я невольно проникся. Поблагодарив и приняв подарок, я отправился обратной дорогой. Обито и Рин условились подождать меня у забора, и в близлежащих планах у меня стояло с ними попрощаться и пойти, наконец, по своим делам. Кулон я спрятал в один из карманов. Впрочем, судьба и в этот раз обернулась ко мне теневой стороной. Уже в двух метрах от забора я заслышал громкий голос Обито: "Ну, Рин, давай куда-нибудь сходим? Всего один разочек, по-дружески. Рииин, ты же такая красивая и умная девушка, составь мне компанию, а? Завтра же миссия, в конце концов, и вдруг…". "Вот именно, что миссия, – бесцеремонно вклинилась в нытье Рин, а я замер на месте, скрывая чакру. – И в отличие от тебя, Учиха, я собираюсь к ней готовиться!" "А зачем? – я так и представил округлившееся глаза Обито и его чуть приоткрытый рот. – Ты потрясающий медик, Рин! Я полностью уверен в твоих силах! А если хочется кого-то полечить, как насчет меня?". Такой наглости не выдержал даже я: этот идиот вообще понимал, что нас ожидает серьёзное задание, или ему всё по приколу? Мало того, что бездарь бездарем, так еще и смеет заигрывать с Рин! Признаюсь, в тот момент меня обуяла злость: я решил унизить Обито, стерев временное снисхождение нашей куноичи к нему раз и навсегда. Вернувшись немного назад, я взял садовый шланг и со всей осторожностью притащил его к забору: будет тебе дождик, Учиха, на который, я уверен, ты поведешься. Так и случилось: пристроив конец шланга поверх забора и крутанув вентиль, я направил струи воды на голову Обито; тот охнул, зачем-то присел, прикрыв голову сложенными домиком руками, и только затем раскрыл лежащий рядом зонт. "Ух, вот это ливень! – он передернул плечами, напоминая воробья. – Рин, а ты чего свой зонт не раскрываешь?". Рин смотрела на Учиху с какой-то жалостью, а потом – как на идиота. Она даже зонт перехватила так, словно собиралась огреть им никчемного сокомандника, который даже не может отличить настоящий дождь от воды. Но затем-таки раскрыла, мол, доволен теперь? Обито молчал, читая на лице куноичи полное безразличие к своей персоне, а когда она одними губами произнесла: "Скоро там Какаши вернётся?", странно пошатнулся, словно треснув изнутри. Тогда я решил, что хватит. Постепенно убавляя напор, я свёл на нет импровизированный дождь, аккуратно положил шланг на место и не торопясь направился к Обито и Рин. "А вот и он. - Учиха натянуто улыбнулся и спросил как-то на одном дыхании: - Ты дождь решил в доме этой милой женщины переждать, да?". Я неопределенно пожал плечами: "До завтра тогда" и махнул рукой в знак прощания. Рин неловко выступила вперед, чуть краснея: "Ты уже уходишь?". "Мне нужно тренироваться", - отвечая, я заметил, с какой болью смотрит Учиха на абсолютно сухой зонтик Рин, но ничего не сказал больше. Идя своей дорогой, я даже ни разу не обернулся. А на следующий день Обито спас мне жизнь…
А моя злая шутка не оставила в его душе образ улыбающейся ему Рин, лишь роняющей слёзы. У забора он хотел ей признаться, и пусть шанс был почти нулевым, но вдруг Рин смогла бы разглядеть в нём не только неудачника, но и искренне любящего человека, и если не ответить взаимностью, то… принять. Я же разрушил эту вероятность, слушаясь своего безжалостного нутра, считающего, что у шиноби не должно быть никаких чувств. Что такие как Обито – недостойны признания. И теперь вот, приходя к камню памяти, я ощущаю себя редкостным дураком. Потому что не увидел силу в надоедливом сокоманднике, потому что не помог, а унизил, потому что не сдержал обещания... Теперь рассуждать обо всём этом и предостерегать учеников от сделанных мною ошибок либо моё наказание, либо призвание, ведь судьба совершила виток, предоставив мне возможность исправиться, направляя в нужное русло таких разных и таких похожих на мою команду генинов. Получится что-либо из этого или нет – не знаю. Пускай душа Обито, маленькой крупицей поселившаяся во мне, станет моим проводником, единственно верным. Отныне и навсегда". Какаши ушёл, рассеяно попрощавшись и сжав свою извечную книжку в руке. Наверняка к Обито – в очередной раз просить прощения за свою чрезмерную слепоту.
Но, пожалуй, самым тяжелым, если не болезненным, воспоминанием был он – её сокомандник, утонченный, прячущийся под сотней масок мальчик, выросший в экспериментатора, не боящегося ничего. Орочимару представлялся ей только в двух образах: молчаливого длинноволосого подростка и мужчины, обманчиво пленительного и опутанного змеей. Именно такой, дерзкий и уверенный в своих силах, грезящий о власти, он пугал женщину, еще помнящую их совместные миссии и сражения. Только Орочимару избрал для себя иной путь, покинув деревню Листа и вернувшегося только чтобы её разрушить. Это было горько. Пусть они не были друзьями, но скрепляли же их хоть какие-нибудь узы! Достаточные, чтобы не делать так… больно.
Оказалось, что все проведенные вместе годы рассеялись, оставив в душе учёного лишь пустоту, быстро, впрочем, заполнившуюся новыми безумными идеями. Результатами этих идей были люди, при взгляде на которых разрывалось сердце, потому что, несмотря на всю свою силу, они были глубоко несчастны и искалечены, но слабину с ними проявлять было нельзя – растопчут. Одним из таких был Кимимару, талантливейший паренек, верный своему делу до конца. Впрочем, его история отличается от других: он восхищался приютившим его, был благодарен и счастлив. Конечно, если тебя боялся собственный отец… А Кимимару действительно запомнился сильным – и телом, и духом, ведь иначе бы не свершился самоотверженный, самоуничижающий поступок: защищать того, кто тебя заменит. Хотя, возможно, в этой мистической связи всё и заключалось – Кимимару как бы передавал имеющееся у него более здоровому, способному продолжить его дело человеку, чью жизнь он так оберегал для Орочимару. Потому что знал: сегодня-завтра – и конец. Вечное упокоение. И им нельзя было не восхищаться, даже зная, сколько боли он принёс и сколько еще мог бы, ибо его преданность, поддержание боя до последнего вдоха – истинный пример для многих шиноби, как образец мужества, несгибаемости, полной отдачи, всего лишь за приют, который на деле предопределял корыстные перспективы. Нельзя было утверждать, что Кимимару не понимал этого, и невозможно было сказать, почему он вёл себя именно так – эту тайну он унёс с собой в могилу, усеянную сверху костями, выращенными собственной техникой.
Заменивший Кимимару был никто иной как Учиха Саске, пропитанный ненавистью, сжигаемый желанием убить старшего брата, не понимающий сути человеческой жизни. Орочимару играл им, искусно и ловко, просто дёргая за нужные ниточки. Импульсивный Учиха подчинялся, активировал шаринган – и проливал кровь. Раз за разом всё больше, но не приходя от этого в экстаз, лишь досадно морщась, что его жертвы – слабы. И сам он, по сравнению с Итачи, - ребёнок, глупый, пытающийся что-то доказать, лезущий из кожи вон, чтобы… признал. За простым желанием крылись несколько лет одиночества, когда в показанную братом правду не верил совершенно и ныл от сжимающегося в груди сердца, которое уже наполнялось мерзким и тёмным, пока не сгустилось в одно желание – убить. Отомстить за весь клан, а прежде всего – за себя. Брошенного и обманутого, с бездной вместо глаз. Перешагнув этот рубеж, став жестоким и циничным, Саске смотрел даже не свысока – сквозь и стал способен на самые низостные поступки. Гордость, лицо клана оказались ненужными, мешающими обстоятельствами, оставшимися лишь на моне косоде, всё ещё напоминающим о прошлом. Но вот что-что, а достоинство и благородство ушли навсегда, давая простор помоям и грязи, ставших настоящим. Цунаде как-то, прохаживаясь по барам, наткнулась на отступника, прижимающего к стене девушку с таким выражением лица, словно это она виновата во всех его бедах. Девушка дрожала и готова была расплакаться, но молчала и сдерживалась, боясь сделать хуже. Почему-то на её месте очень легко представилась Хината – скромная наследница клана Хьюга, понимающая, что никакие слова не пробьют образовавшуюся завесу ненависти и презрения, и хваленный бьякуган не разглядит, что творится на душе. И поэтому страдающая, что помочь – не в силах. А вовсе не из-за возможности превратиться в сползающий по стенке труп с перерезанным горлом. Благо, зажатая Саске девушка напоминала Хинату разве что цветом и длиной волос, что удерживало Хокаге от решительных действий, чтобы обязательно ударить по хваленому личику и заорать: "В кого ты превратился?! Думаешь, что ты сильный? Нет, ты слаб, ничтожество!". Только помимо всего прочего Годайме не имела права вставать и кричать, тем более такие слова. Даже не смотря на их истинность, что лишь ничтожество способно понукать слабыми и кичиться своей силой, так как история Саске, пережитое им и незнание действительного положения вещей в какой-то мере оправдывали его. Перед кем, правда, - неизвестно. В тот вечер, убедившись, что девушка успела убежать достаточно далеко (Учиха неожиданно оставил её в покое, уставившись в стенку, как в хранилище тайных знаний), накинув капюшон на голову, Цунаде скрылась в сгущающихся сумерках. Возможно, парень даже почувствовал её чакру, узнал запах родной деревни, исходящий от её плаща и облика в целом, но ни жестом, ни мимикой никак этого не проявил: либо всё равно, либо – больно. Пятая знала многое, в том числе и закономерность, что мы страдаем от собственных совершенных ошибок. А ты как хотел, а, Саске?
На поставленный вопрос Цунаде и сама не знала ответа: слишком непонятным был этот мальчишка с великой фамилией Учиха. Зато неугомонного, кричащего, выросшего и возмужавшего Наруто Цунаде знала хорошо. И мечты его – тоже. А также маленькие секреты, строго оберегаемые от чужих ушей.
Секреты были наивно трогательными, вызывающими странную смесь умиления и грусти. Наруто мечтал о семье. О любящих маме и папе, которые рассказывали бы ему много интересного, учили бы его различным техникам, радовались успехам и огорчались, но поддерживали, при неудачах. Были бы составляющей дома, куда хочется возвращаться. О личностях родителей Наруто узнал позднее, чем хотелось бы, а, узнав, преисполнился гордостью и печалью. Он не осуждал и не обвинял Минато с Кушиной, ведь они пожертвовали своей жизнью ради спасения его, их сына, и деревни, вырастившей дитё вместо родных. И, да, где-то ему было чертовски одиноко, но зато он научился понимать таких же потерянных и находить ключик в закрытые сердца. Только вот отказаться от разворачивающихся перед глазами картин было невозможно. От картин, где он, Наруто, проживал другую жизнь, весёлую, беззаботную и полную любви.
"Вы только представьте: я, талантливейший чуунин, которому пророчат стать преемником своего отца, пробираюсь в резиденцию Хокаге, где мой отец трудится над документами. Я продумываю план, применяю хенге, перемещаюсь за дверь рабочего кабинета, деликатно стучусь и - "Намикадзе Минато! Вас срочно вызывает ваша жена! Говорит, что ей нужно в госпиталь…". Папа, естественно, ведётся, быстро вскакивает и бежит сломя голову, забыв о своей легендарной технике. Пока есть время, я молнеиностно хватаю забытый плащ и сумку и исчезаю с места преступления. Думаю, на полпути до отца дойдет, что его обманули, вернется злой в кабинет, коря себя за невнимательность, обнаружит пропажу и замрёт в недоумении. Секунды на две. После чего начнёт сначала носиться, а потом напряженно ходить по Конохе в поисках меня. Я же, скрывая чакру, по мере сил буду наблюдать за ним, похихикивая. Влетит мне, конечно, зато как я вырасту в собственных глазах!"
Цунаде улыбается, вспоминая: "Ты – и план? Ох, Наруто-Наруто. Ты правда считаешь Минато настолько глупым и ненаблюдательным? Это же легенда!". Наруто сопит: "Да знаю я, знаю. Помечтать-то невредно… А почему это вы считаете, кстати, что я не могу продумать план? Конечно, я привык действовать интуитивно, но при таком отце логику бы развил точно", - Узумаки озорно прищурил глаза, следя за реакцией. "Наруто, - Годайме смотрит открыто, на щеках у неё ямочки, - не строй из себя Шикамару. – Погрозила шутливо пальчиком и добавила серьезно: - Будь лучше собой". Наруто ответил со свойственной ему внутренней силой: "Буду". Пятая верила таким словам.
Впрочем, Наруто и сам того не осознавая стал вместилищем и отца и матери: от Минато ему досталась внешность, а от Кушины – характер, и заключенный в нём Курама, девятихвостый демон, парадоксальным образом являлся доказательством наивысшей любви, которую Йондайме с женой даровали друг другу и сыну, крошечному человечку с полосками на щеках. А ведь далеко не сразу их отношения достигли достойного уважения и подражания уровня. Далеко не сразу.
Кушина не хотела соответствовать большинству: она – это она, а не скопление чужих идеалов. И о мечте своей заявляла без стеснения, гордо, чтоб ни у кого не возникло сомнений в правдивости её слов. Да только немного наоборот получилось… Конечно, где ж такое чудо сыщешь – женщина Хокаге! Да еще и такая, как Узумаки: с яркой вызывающей внешностью, чем-то напоминающая помидор. Самой Кушине было вовсе не смешно, и её задевало, что кто-то может смеяться над целью всей жизни. Поэтому Узумаки, расправляющаяся с обидчиками грубой силой, вскоре стала кошмаром многих учеников академии. Кроваво-красная Хабанеро не знала пощады, но невиновных не трогала. В итоге уважения к себе она добилась, не в том плане, в каком хотела, но всё же... Это было хоть чем-то. До той поры, когда она прослышала о юном даровании, Минато, который тоже мечтал стать главой деревни и многие пророчили ему этот пост. И девушке пришлось покривить своими принципами, потому что оставить всё просто так она не могла: конкурент есть конкурент. Подкараулив Минато в коридоре, Кушина одним плавным движением схватила его за руку и втащила в складное помещение, где, не особо церемонясь, резко подтолкнула его вперед. От неожиданности случившегося Намикадзе растерялся, во время не сконцентрировался и неловко завалился на пол. Возвышающаяся над ним одноклассница выглядела свирепой и донельзя довольной (естественно, ведь мальчишка оказался неуклюжим ниндзя!). Минато сел на полу, удивленно изучая наклонившуюся ближе к его лицу девушку, которая вдруг протянула ему руку. Улыбнувшись, Намикадзе хотел уже поблагодарить за помощь, как Кушина схватила его за грудки и притянула к себе.
- Слышишь, ты! Что, думаешь, лучший самый? А чужие желания воровать – это нормально, да?
Минато распахнул глаза пошире, ничего толком не понимая.
- Прости, я…
- Не хотел, верно? – бесцеремонно прервав свою жертву, Узумаки внимательно следила за его реакцией: чувствует вину или еще нет? – Знаем, слышали. Всё у вас само собой получается. А рушить с трудом созданное – это привычка почти. Закон из разряда "выживает сильнейший", так ведь?! – каждое сказанное слово девушка отчеканивала, словно в мозг вбивая.
Минато невольно восхитился: с психологическим воздействием у неё точно всё на высшем уровне. С такой работать – одно удовольствие: точно знаешь, где не возьмет сила поможет слово. И быть с ней, наверное, тоже хорошо. За внешней боевой суровостью скрывается сильная духом девушка, готовая защищать свои идеалы до конца. Затянувшаяся пауза, однако, была воспринята Кушиной как накатившее осознание, что с ней дело иметь не стоит. Оставался последний пункт – выудить словесное подтверждение, так как на лице Минато отображалось нечто непонятное, на страх мало похожее.
- Эй, скажешь что-нибудь в своё оправдание?
Парень задумался: сказать? Момент был малость, если не совсем, не подходящий, но захотелось поделиться хранимым в душе.
- Ты красивая.
Кушина не поняла сначала, а потом вспыхнула, закусила губу, сведя грозно брови (что еще за шуточки?), и отскочила в сторону, медленно паникуя. Она вообще не ожидала подобного! Сердце в груди бешено клокотало. Минато же, оказавшись без поддержки, завалился назад, опираясь на подставленные интуитивно локти.
- Что ты… Да как ты смеешь такое говорить! Зачем, - девушка прижала к груди руки, словно боясь, что сердце само по себе выпрыгнет от непонятного, охватившего её чувства, - ты издеваешься надо мной?
Под конец своей речи из свирепой фурии она превратилась в милейшее создании с грустинкой в глазах. Минато залюбовался.
- Я бы не стал издеваться над тобой в любом случае, да и не считаю за честь врать людям в лицо. К тому же, в такое красивое лицо.
Кушина умудрилась покраснеть ещё больше, после чего резко развернулась и бросилась прочь, на ходу бросая про "глупости" и "я не за этим тебя сюда притащила!". Намикадзе смеялся, развалившись на холодном полу. Он был до безобразия счастливым.
С этого дня им предстояло через многое пройти, чтобы быть понятыми и открытыми для своих искренних чувств. Минато даже смирился, что его либо бьют, либо избегают, и терпеливо продолжал сыпать признаниями и эпитетами, сравнивая девушку то с розой, то с зарей, то с огненной птицей, и дарить небольшие, собственноручно сделанные или найденные интересными подарки. Добившись, наконец, того, что, испуганно оглядываясь, Кушина поднимала презенты с земли и осторожно расправляла, сдувая пыль. Потом она стала принимать приглашения в кафе и театр, делая вид, что у неё хорошее настроение и она снисходит до него. И, в конце концов, доверчиво прижималась, прикрыв глаза и подставляя лицо под нежные, очень трепетные прикосновения. А еще: не расстроилась, когда вместо Хокаге стала его женой…
Луна блекла на горизонте, уступая место приближающейся заре. Над Конохой расцветал новый день, обещая принести что-то новое, печальное или радостное, в каждый дом. Над Конохой, связавшей судьбы множества самых различных людей.
@темы: Фанфик, Конкурс "Раскадровка", Первый сет