Начинают играть для развлечения, продолжают от скупости, а заканчивают тем, что игра становится страстью (с)
Автор: Givsen
Название: Лихорадка
Фэндом: Naruto
Персонажи и пейринги: Пейн, Конан, Зетсу, Тоби
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС
Жанр: ангст, романтика
Размещение: до окончания конкурса - запрещено
От автора: получилось слишком много ангста =_="
Дисклаймер: Кишимото-сама
Вытянутые персонажи: Зецу, Пейн, Тоби, Конан
Вытянутая ситуация: лихорадка
читать дальшеЕму нравится, когда Конан болеет. Странно звучит, наверное, но именно в такие моменты он чувствует, что она становится живой в полном смысле этого слова: горячее тело, горячее дыхание, горячий взгляд и, быть может, горячая душа, но это уже предположение. Нет, он и так понимает, что Конан в любом случае куда живее него самого, но в последнее время она научилась мастерски скрывать это. Словно заразилась вирусом смерти от него – от Пейна. Это ему не нравится, но он всё равно молчит, потому что нет смысла попрекать её тем, в чём он сам повинен.
Когда Пейн прикасается к её коже, он не чувствует тепла – сам слишком холоден для того, чтобы ощущать его. Но отчего-то он совершенно точно знает, что она сейчас очень живая, очень такая, как была когда-то давно… когда они были ещё детьми. Тёплая, настоящая Конан, которая смеялась и улыбалась, которая могла заплакать или рассердиться в определённые моменты.
Сколько же времени прошло с тех пор, как она разучилась всё это делать? Может, вечность? Или всего лишь пять минут?
Это так странно…
– Пейн.
Пейн моргает, сбрасывая с ресниц дымку задумчивости, и переводит взгляд на Конан, которая, открыв глаза, смотрит на него… Вернее, Пейну хочется думать, что она на него, но это слишком очевидный самообман, потому что Конан смотрит вовсе не на Пейна и даже не на Нагато, спрятавшегося за шестью разными личинами. Она смотрит куда-то глубже, намного глубже, чем позволяет себе в обычные дни. Туда, куда Нагато сам старается не заглядывать никогда.
Она смотрит на Яхико, который стоит сейчас возле её кровати и сверлит взглядом покрытое испариной лицо, горящие лихорадочным румянцем щёки, чуть приоткрытые потрескавшиеся от жара губы, с которых срывается горячечное дыхание, блестящие глаза, в глубине которых кроется мучительная боль. Моральная или физическая – это сложно разобрать. Однако в том, что она мучается, Пейн не сомневается. За всё то время, что они провели рядом, он научился ощущать это в воздухе, кружившем вокруг Конан. Вот только облегчения это не приносит.
Он вытирает пальцем скатывающуюся по её виску капельку пота и некоторое время разглядывает её, силясь вспомнить, каково это – лежать на кровати и метаться в лихорадке. Но память блокируется на моменте зарождения, вызывая лишь вялое неудовольствие, заменяющее ему почти все более сильные эмоции. Поэтому Пейн снова переводит взгляд на Конан и медленно осознаёт, что завидует ей – живой в данную минуту, даже при своей болезни куда более живой, чем он. Ведь она до сих пор человек, у которого слабое тело, но такой сильный дух.
– Мне жарко, – шепчет Конан и, подняв руку, проводит пальцами по лбу, спускается по скулам на шею и замирает на груди.
Она дышит глубоко и медленно, словно собирает остатки сил для того, чтобы выжить.
И Пейн очень хочет, чтобы она выжила. Он знает, что она сможет. Только она и никто, кроме неё.
Он садится на край её кровати и, обхватив пальцами тонкие запястья, разводит руки в стороны. Затем медленно распахивает тяжёлый плащ, щёлкая пуговицами и обнажая бледную, покрытую испариной кожу. На мгновение хочется вновь обрести способность чувствовать, чтобы суметь прикоснуться к ней и ощутить, как под кожей струится кровь, как медленно и тяжело ухает сердце под рёбрами. А в следующее мгновение Пейн ощущает внутри острое желание проникнуть руками за пределы телесной оболочки, продавить ладони внутрь грудной клетки и прикоснуться к её душе.
Такая же она горячая, как сейчас тело? Или застыла настолько, что у него онемеют пальцы?
Загадка.
Взяв влажное полотенце из стоящей на тумбочке тарелки с водой, Пейн отжимает лишнее и осторожно прикасается к лицу Конан, стирая с кожи быстро остывающую испарину. А она, почувствовав спасительную прохладу, шумно выдыхает и вновь закрывает глаза, пряча измученный взгляд под веками.
Ей нравится это, потому что это снимает давление жара. И Пейну тоже нравится, потому что в этот момент он может видеть её лицо. Нет, он и так каждый день видит Конан рядом с собой, но обычно на её лице маска – такая же холодная и безразличная, как и у него.
Однако сейчас, в момент, когда её лихорадит от температуры, он видит её лицо: бледное до неузнаваемости, осунувшееся, почти забытое, но такое родное.
Его не смогли стереть ни время, ни осознанная амнезия, потому что цепляясь за этот образ – счастливой Конан, грустной Конан, плачущей Конан, смеющейся Конан – Пейн надеется, что и сам сохранит хотя бы крупицы человечности. Ему это необходимо.
Полотенце, повинуясь движениям руки, скользит по коже: очерчивает высокие скулы, собирает испарину с шеи и замирает на груди, завершая своё шествие. Этого достаточно, чтобы подарить ей облегчение. Остальное – ловушка для него самого.
Пейн убирает руку и кладёт полотенце обратно в тарелку, не отрывая взгляда от чуть дрожащих ресниц. Нужно, наверное, сделать что-то ещё, но он пока не знает. Отвык быть человеком.
Конан, словно почувствовав его недоумение, вновь открывает глаза и поворачивает голову к Пейну. Он видит, что она плавает где-то на границе между сном и явью, не особенно понимая, где начинается одно и заканчивается другое, и хочет завернуть её в одеяло, чтобы заставить хоть немного поспать, но не может сдвинуться с места, потому что Конан смотрит на него, сквозь него, мимо него – прямо в душу, а затем внезапно улыбается и, подняв руку, проводит ладонью по бледной ледяной щеке.
Она наверняка просто не понимает… не осознаёт, в отличие от Пейна.
Он отталкивает её руку и, едва не столкнув с тумбочки тарелку с водой, резко встаёт, понимая, что что-то сейчас идёт не так. Он испытывает слишком много лишних эмоций, которые похоронил сам в себе слишком давно, чтобы дать им прорасти вновь наружу. И Конан этого не осознаёт, поэтому не понимает.
Всё так сложно.
– Я полагаю, нужна помощь? – раздаётся рядом противный шипящий голос, режущий слух настолько, что Пейн позволяет себе испытать толику раздражения, которое моментально гаснет, придавленное замешательством.
И хоть ему очень хочется отослать Зетсу обратно, чтобы он не увидел этой странной метаморфозы, творящейся сейчас с невозмутимым Лидером, противиться фактам всё-таки бесполезно, потому что помощь и вправду не помешала бы, иначе Конан не поправится.
Или умрёт. Что нежелательно.
– Нужна, – нехотя соглашается Пейн и поворачивается к Зетсу, который стоит прямо за спиной, изучая Лидера странным, только ему понятным взглядом. – Нужны травы, которые помогут снять жар.
Зетсу в ответ некоторое время молчит, продолжая сверлить его взглядом, а затем едва заметно прищуривается и шелестит:
– Идти придётся далеко, но там много полезных трав. Я знаю. Я найду.
И замолкает, ожидая решения Лидера.
– Я пойду с тобой, – твёрдо говорит Пейн.
Он, в общем-то, никому не доверяет. И Зетсу в том числе. Слишком давно разучился, чтобы испытать это снова. Поэтому его присутствие при сборе трав необходимо больше самому Пейну. Во-первых, проследить, а во-вторых, отвлечься от лишних мыслей.
Хотя оставлять Конан как-то тоже нежелательно – мало ли…
– А как же она? – Зетсу, словно прочитав мысли Лидера, переводит взгляд на откинувшую одеяло Конан, которая тяжело и хрипло дышит, сжавшись в комок на видавшем виды матрасе.
У Пейна нет ответа на этот вопрос.
– Она должна выжить до нашего прихода.
Ему хочется добавить «я надеюсь», но это будет как-то слишком.
– Тоби присмотрит за Конан-сан! Можно, Лидер-сама? – Пейн моргает от неожиданности и поворачивается в сторону дверного проёма, где стоит замерший в ожидании Тоби. Он размахивает руками и всячески выражает свой энтузиазм и восторг по поводу возможности показать свою полезность.
С запозданием возникает мысль, что Дейдара почему-то не захватил его с собой. Вернее, смог как-то незаметно сбежать, оставив своего не в меру ретивого напарника в резиденции.
– Тоби – хороший мальчик! – добавляет тот, думая, видимо, что это должно как-то повлиять на решение Лидера.
– Не перестарайся только, – ехидно говорит Зетсу, тихо посмеиваясь.
И Пейн, слыша этот потусторонний смех, думает, что если бы мог бояться, то, наверное, опасался бы оставаться с ним наедине – мало ли что придёт в голову этому созданию. Тоби в этом плане куда безопаснее.
Повернувшись к Конан, он целое мгновение тратит на то, чтобы запомнить её вот такой – живой, а затем поворачивается к притихшему Тоби, который в ожидании смотрит на Лидера. Пейну кажется, что его взгляд, проникающий через отверстие в маске, похож на режущий лазерный луч. Видать, он всё-таки погорячился, назвав Тоби безобидным. Не так он прост, как хочет казаться.
Хотя ему, Пейну, всё равно. Сейчас есть дела поважнее.
– Следи за ней, – очень убедительно говорит он и добавляет, чтобы пресечь возможную халтуру на корню: – Если она умрёт – ты тоже умрёшь.
Тоби ойкает и горячо заверяет Лидера, что сделает всё, что в его силах, потому что «тобихорошиймальчик» и всё тут. И хоть Пейн ему всё равно не доверяет, выбора у него нет.
Покидая резиденцию вслед за Зетсу, который шелестит что-то тихо сам с собой, рассказывая предполагаемый маршрут, Пейн думает, что через несколько дней Конан снова станет ледяным доказательством своего существования, почти тем же телом, что и каждый из шести Пейнов, даже взгляд будет наполнен льдом. Однако сейчас в его памяти она очень тёплая и очень живая. Пусть и смотрит до сих пор не на него, а на Яхико. Он может ей это простить за ту жизнь, что она всё ещё держит в нём.
Название: Лихорадка
Фэндом: Naruto
Персонажи и пейринги: Пейн, Конан, Зетсу, Тоби
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС
Жанр: ангст, романтика
Размещение: до окончания конкурса - запрещено
От автора: получилось слишком много ангста =_="
Дисклаймер: Кишимото-сама
Вытянутые персонажи: Зецу, Пейн, Тоби, Конан
Вытянутая ситуация: лихорадка
читать дальшеЕму нравится, когда Конан болеет. Странно звучит, наверное, но именно в такие моменты он чувствует, что она становится живой в полном смысле этого слова: горячее тело, горячее дыхание, горячий взгляд и, быть может, горячая душа, но это уже предположение. Нет, он и так понимает, что Конан в любом случае куда живее него самого, но в последнее время она научилась мастерски скрывать это. Словно заразилась вирусом смерти от него – от Пейна. Это ему не нравится, но он всё равно молчит, потому что нет смысла попрекать её тем, в чём он сам повинен.
Когда Пейн прикасается к её коже, он не чувствует тепла – сам слишком холоден для того, чтобы ощущать его. Но отчего-то он совершенно точно знает, что она сейчас очень живая, очень такая, как была когда-то давно… когда они были ещё детьми. Тёплая, настоящая Конан, которая смеялась и улыбалась, которая могла заплакать или рассердиться в определённые моменты.
Сколько же времени прошло с тех пор, как она разучилась всё это делать? Может, вечность? Или всего лишь пять минут?
Это так странно…
– Пейн.
Пейн моргает, сбрасывая с ресниц дымку задумчивости, и переводит взгляд на Конан, которая, открыв глаза, смотрит на него… Вернее, Пейну хочется думать, что она на него, но это слишком очевидный самообман, потому что Конан смотрит вовсе не на Пейна и даже не на Нагато, спрятавшегося за шестью разными личинами. Она смотрит куда-то глубже, намного глубже, чем позволяет себе в обычные дни. Туда, куда Нагато сам старается не заглядывать никогда.
Она смотрит на Яхико, который стоит сейчас возле её кровати и сверлит взглядом покрытое испариной лицо, горящие лихорадочным румянцем щёки, чуть приоткрытые потрескавшиеся от жара губы, с которых срывается горячечное дыхание, блестящие глаза, в глубине которых кроется мучительная боль. Моральная или физическая – это сложно разобрать. Однако в том, что она мучается, Пейн не сомневается. За всё то время, что они провели рядом, он научился ощущать это в воздухе, кружившем вокруг Конан. Вот только облегчения это не приносит.
Он вытирает пальцем скатывающуюся по её виску капельку пота и некоторое время разглядывает её, силясь вспомнить, каково это – лежать на кровати и метаться в лихорадке. Но память блокируется на моменте зарождения, вызывая лишь вялое неудовольствие, заменяющее ему почти все более сильные эмоции. Поэтому Пейн снова переводит взгляд на Конан и медленно осознаёт, что завидует ей – живой в данную минуту, даже при своей болезни куда более живой, чем он. Ведь она до сих пор человек, у которого слабое тело, но такой сильный дух.
– Мне жарко, – шепчет Конан и, подняв руку, проводит пальцами по лбу, спускается по скулам на шею и замирает на груди.
Она дышит глубоко и медленно, словно собирает остатки сил для того, чтобы выжить.
И Пейн очень хочет, чтобы она выжила. Он знает, что она сможет. Только она и никто, кроме неё.
Он садится на край её кровати и, обхватив пальцами тонкие запястья, разводит руки в стороны. Затем медленно распахивает тяжёлый плащ, щёлкая пуговицами и обнажая бледную, покрытую испариной кожу. На мгновение хочется вновь обрести способность чувствовать, чтобы суметь прикоснуться к ней и ощутить, как под кожей струится кровь, как медленно и тяжело ухает сердце под рёбрами. А в следующее мгновение Пейн ощущает внутри острое желание проникнуть руками за пределы телесной оболочки, продавить ладони внутрь грудной клетки и прикоснуться к её душе.
Такая же она горячая, как сейчас тело? Или застыла настолько, что у него онемеют пальцы?
Загадка.
Взяв влажное полотенце из стоящей на тумбочке тарелки с водой, Пейн отжимает лишнее и осторожно прикасается к лицу Конан, стирая с кожи быстро остывающую испарину. А она, почувствовав спасительную прохладу, шумно выдыхает и вновь закрывает глаза, пряча измученный взгляд под веками.
Ей нравится это, потому что это снимает давление жара. И Пейну тоже нравится, потому что в этот момент он может видеть её лицо. Нет, он и так каждый день видит Конан рядом с собой, но обычно на её лице маска – такая же холодная и безразличная, как и у него.
Однако сейчас, в момент, когда её лихорадит от температуры, он видит её лицо: бледное до неузнаваемости, осунувшееся, почти забытое, но такое родное.
Его не смогли стереть ни время, ни осознанная амнезия, потому что цепляясь за этот образ – счастливой Конан, грустной Конан, плачущей Конан, смеющейся Конан – Пейн надеется, что и сам сохранит хотя бы крупицы человечности. Ему это необходимо.
Полотенце, повинуясь движениям руки, скользит по коже: очерчивает высокие скулы, собирает испарину с шеи и замирает на груди, завершая своё шествие. Этого достаточно, чтобы подарить ей облегчение. Остальное – ловушка для него самого.
Пейн убирает руку и кладёт полотенце обратно в тарелку, не отрывая взгляда от чуть дрожащих ресниц. Нужно, наверное, сделать что-то ещё, но он пока не знает. Отвык быть человеком.
Конан, словно почувствовав его недоумение, вновь открывает глаза и поворачивает голову к Пейну. Он видит, что она плавает где-то на границе между сном и явью, не особенно понимая, где начинается одно и заканчивается другое, и хочет завернуть её в одеяло, чтобы заставить хоть немного поспать, но не может сдвинуться с места, потому что Конан смотрит на него, сквозь него, мимо него – прямо в душу, а затем внезапно улыбается и, подняв руку, проводит ладонью по бледной ледяной щеке.
Она наверняка просто не понимает… не осознаёт, в отличие от Пейна.
Он отталкивает её руку и, едва не столкнув с тумбочки тарелку с водой, резко встаёт, понимая, что что-то сейчас идёт не так. Он испытывает слишком много лишних эмоций, которые похоронил сам в себе слишком давно, чтобы дать им прорасти вновь наружу. И Конан этого не осознаёт, поэтому не понимает.
Всё так сложно.
– Я полагаю, нужна помощь? – раздаётся рядом противный шипящий голос, режущий слух настолько, что Пейн позволяет себе испытать толику раздражения, которое моментально гаснет, придавленное замешательством.
И хоть ему очень хочется отослать Зетсу обратно, чтобы он не увидел этой странной метаморфозы, творящейся сейчас с невозмутимым Лидером, противиться фактам всё-таки бесполезно, потому что помощь и вправду не помешала бы, иначе Конан не поправится.
Или умрёт. Что нежелательно.
– Нужна, – нехотя соглашается Пейн и поворачивается к Зетсу, который стоит прямо за спиной, изучая Лидера странным, только ему понятным взглядом. – Нужны травы, которые помогут снять жар.
Зетсу в ответ некоторое время молчит, продолжая сверлить его взглядом, а затем едва заметно прищуривается и шелестит:
– Идти придётся далеко, но там много полезных трав. Я знаю. Я найду.
И замолкает, ожидая решения Лидера.
– Я пойду с тобой, – твёрдо говорит Пейн.
Он, в общем-то, никому не доверяет. И Зетсу в том числе. Слишком давно разучился, чтобы испытать это снова. Поэтому его присутствие при сборе трав необходимо больше самому Пейну. Во-первых, проследить, а во-вторых, отвлечься от лишних мыслей.
Хотя оставлять Конан как-то тоже нежелательно – мало ли…
– А как же она? – Зетсу, словно прочитав мысли Лидера, переводит взгляд на откинувшую одеяло Конан, которая тяжело и хрипло дышит, сжавшись в комок на видавшем виды матрасе.
У Пейна нет ответа на этот вопрос.
– Она должна выжить до нашего прихода.
Ему хочется добавить «я надеюсь», но это будет как-то слишком.
– Тоби присмотрит за Конан-сан! Можно, Лидер-сама? – Пейн моргает от неожиданности и поворачивается в сторону дверного проёма, где стоит замерший в ожидании Тоби. Он размахивает руками и всячески выражает свой энтузиазм и восторг по поводу возможности показать свою полезность.
С запозданием возникает мысль, что Дейдара почему-то не захватил его с собой. Вернее, смог как-то незаметно сбежать, оставив своего не в меру ретивого напарника в резиденции.
– Тоби – хороший мальчик! – добавляет тот, думая, видимо, что это должно как-то повлиять на решение Лидера.
– Не перестарайся только, – ехидно говорит Зетсу, тихо посмеиваясь.
И Пейн, слыша этот потусторонний смех, думает, что если бы мог бояться, то, наверное, опасался бы оставаться с ним наедине – мало ли что придёт в голову этому созданию. Тоби в этом плане куда безопаснее.
Повернувшись к Конан, он целое мгновение тратит на то, чтобы запомнить её вот такой – живой, а затем поворачивается к притихшему Тоби, который в ожидании смотрит на Лидера. Пейну кажется, что его взгляд, проникающий через отверстие в маске, похож на режущий лазерный луч. Видать, он всё-таки погорячился, назвав Тоби безобидным. Не так он прост, как хочет казаться.
Хотя ему, Пейну, всё равно. Сейчас есть дела поважнее.
– Следи за ней, – очень убедительно говорит он и добавляет, чтобы пресечь возможную халтуру на корню: – Если она умрёт – ты тоже умрёшь.
Тоби ойкает и горячо заверяет Лидера, что сделает всё, что в его силах, потому что «тобихорошиймальчик» и всё тут. И хоть Пейн ему всё равно не доверяет, выбора у него нет.
Покидая резиденцию вслед за Зетсу, который шелестит что-то тихо сам с собой, рассказывая предполагаемый маршрут, Пейн думает, что через несколько дней Конан снова станет ледяным доказательством своего существования, почти тем же телом, что и каждый из шести Пейнов, даже взгляд будет наполнен льдом. Однако сейчас в его памяти она очень тёплая и очень живая. Пусть и смотрит до сих пор не на него, а на Яхико. Он может ей это простить за ту жизнь, что она всё ещё держит в нём.
@темы: Фанфик, Акацуко-фест
-
-
19.03.2013 в 17:14История передаёт очень многое. Возможно больше, чем параболу о живом и мёртвом, о чувствах, давно позабытых, но глухим отголоском отзывающихся внутри, и о ценностях прошлого и настоящего, превратившегося в густой туман.
Мыслей, переворачивающих что-то внутри, вызывающих желание вникнуть, копнуть глубже, срывая маски и оболочки, так же много. И они текут единым потоком, где смертоносный водоворот - воспоминания о былых днях, где было лучше. Особенно нравится про Конан, видящую Яхико, и об отношении к этому Пейна, и взгляд на Тоби, который совершенно непрост и безобиден, а совершенно наоборот.
Спасибо!
-
-
19.03.2013 в 23:27Спасибо)
-
-
20.03.2013 в 10:14Dai Ri, так и знала, что заявку недопоняла xD другой вариант фанфика, который до сих пор хранится в черновиках и вызывает желание ударить себя чем-нибудь по лбу, ещё хлеще, потому что там автор попытался юморить. хотя с другой стороны я очень рада, что даже такое исполнение понравилось и не оставило равнодушным читателя. это очень приятно) спасибо Вам большое за отзыв.
MadLook, я, наверное, переборщила со своим фанонным Нагато) в моём фаноне он, за неимением возможности заботиться о Яхико, переключается всецело на Конан и старается ею заполнить эту пустоту внутри. своего рода, сублимация . хотя тут, в общем-то, и нет Нагато/Конан, тут больше всё-таки недоджен-прегет, основанный на желании тоже стать для Конан чем-то вроде заменителя Яхико.
спасибо большое)
-
-
20.03.2013 в 10:24А насчет условия - есть большая доля и моей вины, поэтому весьма быстро родилась идея еще одного конкурса х)
И всегда пожалуйста - чтение действительно увлекает))